Шестилап как голос совести

ГОЛОС СОВЕСТИ.

Ольга пытается что-то вымолвить, но губы почти не слушаются, выдавая только почти бессмысленные слова и фразы. Шестилап тихо поманил меня к себе, махнув лапой.
- Серый... Ей надо немного притупить восприятие - плеснуть надо. Давай.
Он достал из-под стола бутылку, прикоснулся когтем к этикетке, подержав так пару секунд.
- Ага, теперь холодная... Оля, вот, возьмите - Вам это сейчас нужно!
Он снова, жестом заправского фокусника, лихо достал из воздуха шоколадную конфету, обёрнутую в красивую цветную фольгу. Ловко развернул.
- И вот это держите!
Оля опрокидывает в себя стопку водки, попёрхивается и кашляет, согнувшись. Мы с Шестилапом стучим ей по лопаткам, каждый со своей стороны.
- Спасибо... Серёжа, что... кто это такой? - спрашивает она, глядя на львопса.
Я глянул ему ниже пояса.
- Ты бы срам хоть при даме прикрыл, ходишь, отсвечиваешь тут...
- Ты когда-нибудь видел львопса в штанах? И куда мне хвост девать, в штанину, что ли?
Я не видел львопсов в штанах. Я их до вчерашнего дня вообще не видел, потому его саркастический вопрос оставил без ответа.
- Оля, это наш друг и защитник Шестилап. Я тебе всё попозже объясню.
- Серёнь, я в душ пойду, приведу себя в порядок. - беспомощно бормочет она и поднимается, опираясь на мою руку.

Пых-пыф-пыф-пуфф... Зверь раскурил свою трубочку, и прошёлся передо мной по спальне, окутав меня пеленой дыма душистого парнасского зелья. Пхх-пуфф-пуфф... Он что-то обдумывал, но что именно творилось в голове мифического создания, было неясно. Наконец, он остановился передо мной и, прислушавшись к шуму воды в ванной, сказал:
- Сейчас, когда всё закончилось и пока мы антр ну*, сможешь ответить мне на несколько вопросов?
- Задавай, Лапыч, пока время есть.
Он выколотил трубку о стеклянную пепельницу на столе, снова набил её термоядерным содержимым, чиркнул когтем о мундштук, прикурил. Сел на кровать и задумался. Хвост его расплёлся на отдельные части: было ясно, что зверь внутренне волнуется и нервничает.
- Даже сам не знаю, с чего лучше начать. Понимаешь, я не уполномочен, но я за вас с Ольгой беспокоюсь.
- В чём дело? - внутренне подобрался я.
- В тебе самом. За неё я спокоен. А вот в тебе - не уверен. Ты помнишь о предсказании, что дала твоя Чёрная Птица Жизни?
- Да, только я не понимаю, причём здесь она.
- А в том. Тебя не удивило то, что она ни словом не обмолвилась о твоей Ольге? Не описала её хоть мельком, вскользь?
Я вспомнил. Действительно, Птица ничего не сказала о моей жене, даже появившись в своё время повторно. Я совершенно забыл об этой детали, оглушённый свалившимся на меня счастьем, показавшимся мне столь внезапным и неожиданным...

- Говори впрямую, не томи!
- Я и не томлю. Я хочу, чтобы ты сам разобрался и понял.
- Так ты хочешь сказать, что Чёрная Муза и Птица - одно и то же?
- Вот за что я тебя ценю, браза, что ты хотя бы в крайних ситуациях подключаешь мозги. Именно так.
- Но откуда ей ещё тогда было всё известно? - мне стало до того жутко, что холод продрал меня даже сквозь рубашку, в комнате, в которой было довольно тепло. - Откуда?
- От верблюда! - зло бросил Шестолап. - Эта твоя Чёрная Птица на удивление ловко спрятала ложь за каменными плитами истин, которые тебе прекрасно известны давным-давно. Ты купился как мальчишка, приняв всё это за откровение.
- Извини, но я не понимаю...
- О всевеликая Вселенная! Ему и теперь непонятно! 199.. год, август, Черноземье! Включи память!

Натужно скрипят жернова моей заскорузлой памяти. Я и Света. Мы сбежали тогда от беды, которую я тащил за собой, как сеть, прицепившуюся к ноге... Гроза. Наша ночь в чужом доме, дождь, я сторожу сон моей Любимой... День другой. Мы просыпаемся прямо на земле, уснув на телогрейках у костра, накрывшись покрывалом. Я тогда проснулся первым, и смотрел на восходящее сквозь туманную дымку багровое солнце. Его блик на остывших угольях костра, с тёмно-зелёным отсветом, какой бывает в перьях чёрного ворона. Чёрная. Уже тогда ты была рядом...
- Вспомнил? - Шестилап пристально посмотрел на меня. Его глаза стали похожи на оранжевые глаза старого филина. - Вспомнил, чем кончилось всё?
- Она ушла...
- Это ты бросил её! - львопс вскочил, и заходил по комнате, отстукивая когтями задних лап дробь по паркету. - Как удобно: это не я, это всё она! Ты забыл, сколько ты решал, быть ли вам вместе мужем и женой? Неделю? Две? Месяц? А ты ведь ради неё написал свои первые строчки, свой самый первый в твоей жизни рассказ!
- Перестань! - я был уже в ярости. - Кто тебе дал право меня судить? Ты что, взял на себя функции моей собственной совести?
- А если она дрыхнет вечным сном, совесть твоя?! Если даже ангел-хранитель её не смог разбудить, ты же забыл даже, как позвать его! Слова молитвы забыл даже!
- Врёшь, всё ты врёшь! "Ангеле хранителю, от Бога мне данный..." - я осёкся. Я забыл слова...
- Вооот! - протянул львопс. - Приехали! Итог: ты в полном одиночестве, у неё счастливая жизнь с другим! Далее! 200.. год, онкоцентр, 5.40 утра...
- Не смей! - заорал я. - Не смей!
- Ты ведь мог это предотвратить, но ты просто тупо ожидал развязки! Хорошо. Вспомним другое. "Сёмка! Сёмыч! Руку давай, руку! Братуха, руку дай! БМП досылает в окно, плюющееся смертью, 76 миллиметров радости..." Или не твоё?!
- Ссука! - я уже не ору. У меня нет сил орать. Меня тупо трясёт и я плачу. - Сука ты, Шест...
- Сука не сука, а кроме меня, похоже, напомнить и некому. - он наклоняется надо мной, его глаза перестают быть смайликами. Это человеческие глаза, и я узнаю их. Глаза Серого Доктора, глаза Смира. Серые стальные скальпели, вырезающие письмена на живом сердце.
- Смир, не смей! Ты снова вклиниваешься в мою жизнь, чтобы всё порушить!
- Порушить? А кто тогда спас тебя, дав возможность убраться из Москвы, когда у твоего страха глаза полезли из орбит? Кто устранил проблему, которую сам же ты и породил? Кто поддерживал тебя и Свету? Кто сберёг твой разум тогда, ночью, когда ты в первый раз схватился с Чёрной врукопашную? - и он с силой оттолкнул меня к спинке кресла.
- Ладно, кто тогда Лиля была? С глазами Чёрной?
- Можешь считать её просто материализованным образом твоего страха. Не более.
- А укол?
- "Иллюзия бывает куда достовернее любой реальности"! Ты всё же слаб памятью и логикой, Серый...

Он повёл ушами, прислушиваясь. Шум воды в ванной прекратился.
- Вот почему я не уверен в тебе. Ты слишком часто предаёшь. С лёгкостью невероятной, даже не задумываясь, лишь бы самому остаться целым и невредимым. Фила помнишь?
- Оставь меня, я не могу больше... - я был похож на рыбу, вытащенную из воды уже давно, выгорающую на солнце и умирающую от атмосферного кислорода. В моём случае этим кислородом и солнцем была правда, сказанная зверем.
- Ничего, терпи. Я бью тебя, как тогда, чтобы дать тебе силу устоять, когда придёт время для настоящих испытаний. Ты знаешь, я не упомянул самого главного и самого страшного. Ты знаешь, о чём я.
- Умоляю... - только и нашлось во мне сил, чтобы произнести это.
- Не буду, пожалею. Но если ты предашь и в этот раз - смотри, жалости не будет. Не сбережёшь если - её ранишь смертельно, и сам подохнешь. Сам не сможешь подохнуть - я помогу.

- Ребята, вы что, ссоритесь тут, мальчуганы? - в комнату заглянула Оля, в халатике и с тюрбаном полотенца на мокрых волосах. - Что за шум, а драки нету?
Если бы ты знала, моя маленькая, что здесь было несколько минут назад...
- А мы ничего - так себе сидим, болтаем потихоньку! - непринуждённо ответил зверь, сидя на кровати, снова заплетя хвост в косу и болтая задней лапой. - Сказочки рассказываем на ночь!
Сказочки, мать твою, что пострашнее самой страшной реальности, потому что это - жизнь...
- Ольга, эээ... как Вас? - начал было Шестилап.
- Владиславовна! - подсказала взбодрившаяся под душем моя супружница. - Можно просто Оля.
- А давайте маленький пирок устроим по поводу и без повода, а?
"Чёртов зверюга" - подумал я. "Только что вынул из меня все потроха, и ведёт себя так, будто ничего не произошло".
- А давайте! - согласилась неожиданно моя благоверная. - У нас и селёдочка есть, сейчас картошечки отварим, и мяска я привезла, мама снабдила! Серёнь! Да чего ты, как неживой сидишь? У нас гость голодный!

Через четверть часа на кухне уже аппетитно шкворчало на сковородке мясо, строгался на скорую руку лёгкий салатик, я, отвернувшись к мусорному ведру, чистил картошку. Занятие, честное слово, мною нелюбимое, но и не могу сказать, что делать этого не умею. Да и настроение, как понимаете, у меня было непраздничное.
- Тэээкс! Кто так селёдку чистит? А ну, дай сюда! - Шестилап оттеснил меня из привычного сектора кухонной деятельности. - Учись, студент, пока я жив!
Ррраз! Рыбье брюхо распорото когтем. Два! Плавники удалены. Три! Рыбье пузо вычищено. Четыре! Ловкий надрез по хребту, шкура сползает как бы сама собой. Пять! Шестилап аккуратно укладывает половинки тушки на разделочную доску, небрежно отшвырнув в мусорное ведро костяк.
- От так мы их били, "мама не жалуйся"!
Шесть! Тык-тык-тык - и селёдка покромсана на аккуратные порционные ломтики и уложена в селёдочницу под ароматные, остро пахнущие, кольца репчатого лука и полита маслом. Мастер-кулинар, ёбть...

- Хххыхх! Иии - раз! - зверь ловит руколапой одну бутылку из воздуха. - Иии - два! - ловит другой руколапой другую. - Праздновать, так праздновать, дорогие мои!
На столе бутылка водки "Столичная" и бутылка красного вина, старинная, даже подёрнутая пылью, с ниточкой паутины на горлышке. Шестилап умеет удивить! Беру бутылку водки в руку и присматриваюсь к этикетке. "Верхнепарнасский ЛВЗ". Куяссе... Везде люди с нашим пониманием проблемы есть...
Ппыкк - это Шестилап вывернул пробку из бутылки, превратив коготь в штопор. Дастархан такой накрыт, что слюну может вышибить даже у предельно сытого обывателя.
- Ну-с, любезнейшие мои Сергей Николаич и Ольга, ээээ... Владиславовна! Давайте выпьем за победу, что так дорого нам досталась!
Выпиваем и закусываем. Шестилап не просто ест - он будто дегустирует, смакует - настолько изящно есть умеет не каждый. Расширяет львопсовые ноздри, обоняя парящуюю в блюде картошку, посыпанную укропом. Глаза просто фосфоресцируют смайликами удовольствия.
- Вы кушайте, кушайте! - супруга наваливает в тарелку "гостя" изрядную порцию картошки и жареного мяса. - Вы просто мастерски разделались с рыбёшкой!
- Мррррм... - мурлычет Шестилап, и припадает губами к запястью моей жены. "Что ещё за нах? КПМ?" - проскальзывает в моём взгляде.
Львопс улавливает мой ревнивый посыл, осторожно откладывая вилку. Достаёт из воздуха свою незаменимую курительную принадлежность.
- Хотя "между первой и второй", но... Курните эту прелесть - вам понравится! Сначала мужчина, потом женщина! А-ап! - он ловит лапой маленькую щепоть какого-то зелья, набивает трубку и даёт прикурить мне. Сладковатый аромат, который сложно с чем-либо сравнить, с небольшой примесью горечи во вкусе. Я затягиваюсь и мельком бросаю взгляд на свою Олю. Ну до чего же ты хороша, моя золотая!
- Теперь очередь девочек! - львопс передаёт трубку Ольге. Она делает небольшую затяжку. Её глаза становятся словно медовыми, притягательными настолько, что невозможно удержать себя, чтобы не приблизиться к ним...
Мы встаём с ней из-за стола, забыв про Шестилапа, про битву с Чёрной, про всё на этом и том свете, тащим друг друга в комнату, в манящую темноту, бросаемся в объятия.
"Я". "Ты". Кто теперь сможет разделить, расчленить, разорвать на части то, что мы сейчас из себя представляем? Мы не "трахаемся" - мы любимся, бешено и остервенело, словно это единственная в нашей с тобой жизни ночь, и нам страшно упустить любую секунду, каждый вздох, каждый миллиметр тел друг друга... "Солнце моё..." "Радость моя..." Сладость вперемешку с тоской, будто нам никогда уже не быть вместе. "Родная..." "Милый..."
Мы лежим в объятиях друг друга, устав от борьбы противоположностей...

Встрёпанные и счастливые, мы идём на кухню, к продолжению праздника. Кухня пуста. Стол ещё хранит великолепие пиршества, но за ним нет гостя. Стеклянная пепельница, трубка с наборным мундштуком, и записка каллиграфическим почерком:
"Сергей и Олечка! Я надеюсь, что вам понравилось! Пусть у вас всегда будет так. Берегите друг друга, не ссорьтесь и будьте счастливы!
P. S. Серый! Если беда - ты знаешь, как меня найти. Ваш Шестилап."

- Ну надо же - даже чаю не остался попить... - печально говорит моя Муза.
- Ничего, - говорю я моей золотой, - он, как Карлсон - улетел, но пообещал вернуться...

*антр ну ? между нами(франц.)

© Peccator 2006.02.07.